Геодетерминизм, о котором уже говорилось, действительно по древности своей может поспорить с какими угодно и мифами, и сказками, ибо и мифы, и сказки без окружающего нас с вами мира, как и реальный человек, будь он сказителем семи пядей во лбу, — это больше, чем философское «ничто», это «нечто» абсолютно нереальное.
В отличие от абстрактных философских категорий, географический детерминизм, понимаемый как влияние природы на человека, очень просто и естественно укладывался в сознании и земледельца, и скотовода, и врача, и полководца, и географа, и философа, и даже политикана. Зримость, ощутимость и потому понятность и обеспечили геодетерминизму завидное долголетие... Реквием и сейчас не надо заказывать даже самым гениальным композиторам, — мне кажется, что проще разобраться в эволюционной структуре процесса взаимодействия человека с природой.
Итак, всегда признавалось влияние природы на человека, и об этом размышляли и философы, и ученые.
Но лет двести пятьдесят тому назад обнаружился встречный ход развития географической мысли: стало придаваться все большее значение влиянию человека на природу. Конечно же, всем было известно, что люди вырубают лес, перепахивают землю, добывают уголь, железную руду и т. п. Но сейчас речь идет не о практическом знании и даже не о яростных призывах уничтожать девственную природу, с которыми выступали Бюффон и Форстер, — речь идет о методологии, о мировоззрении, о включении преобразовательной деятельности человека в природе в его собственное миропонимание. Это так называемое натурсоциальное направление в естествознании, первоначально осознанное и реализованное географами. Вспоминать и в данном случае приходится прежде всего Гумбольдта, Риттера, а также Георга Марша.
Первые путешествия Гумбольдта пришлись на Центральную и Южную Европу. Он сразу же обратил внимание на коренные изменения, произведенные человеком в природе, но не ограничился простой констатацией фактов: например, он пришел к выводу, что культурное развитие человеческого рода сопровождается вытеснением леса, то есть процесс обезлесения связан не только с бесхозяйственностью, но имеет и более глубокие причинные корни. Закономерными считал Гумбольдт и миграции по разным материкам растений и животных вслед за человеком. Он подробно описал своеобразные биогеоценозы, возникшие в степях Южной Америки: степи стремительно заселили одичавшие лошади, быки, ослы, собаки, завезенные из Европы... Вполне естественно, что Гумбольдт в числе первых поставил вопрос о сознательно-активном изменении природы человеком, связав эти акции с развитием науки и техники, то есть с развитием знания и тех самых технических органов, о которых говорилось выше: придет время, полагал Гумбольдт, и они займут важное место в необозримом ряду тех средств, которые приближают человека к владычеству над отдельными областями природы и к более живому разумению целостного мира.
Интересна позиция Риттера. Как уже отмечалось, он отдавал «богу богово», когда писал о влиянии природы на человека, но обратный процесс — влияние человека на природу, когда человек в своем «доме» занимался перестановкой мебели,— рассматривался Риттером вполне материалистически, что, очевидно, связано с принятием гумбольдтовских взглядов на технику. Но Риттер еще в высшей степени оригинально поставил в своих сочинениях 30-х годов проблему пространства или, точнее, пространства-времени. У Гумбольдта есть конкретные высказывания об изменчивости земного пространства, например о сужении (относительном) Атлантического океана в связи с развитием мореплавания. У Риттера тема эта поставлена основательнее и разработана шире, хотя его личный опыт путешественника несравним с опытом Гумбольдта.
В двух планах прослеживается отношение Риттера к пространству. Так, он писал, что география занимается изучением пространств (пустот), заполненных естественными телами, и внешне следовал за Ньютоном, в концепции которого абсолютное пространство по своей собственной природе и безотносительно ко всему остается всегда неподвижным и неизменным (это — оценка Вернадским взглядов Ньютона). Но в действительности земное пространство Риттера оказывается активным. Риттер: «Пространства, каковы бы они ни были», в разной степени, но влияют «на мир неорганический, на живые организмы вообще и преуспеяние человеческих личностей и народов...». Изучение этого влияния — одна из задач землеведения, и задача тем более непростая, что имеется в виду и мир неорганический. Во всяком случае представление об активности пространства как формы существования материи, формы организации и координации предметов и явлений, не противоречит современному уровню развития науки.
Введение пространства в проблему взаимоотношений человека с природой — не как перспективной диспозиции в живописи, заставившей отступить плоскость, а как естественноисторического феномена! — несомненная и немалая заслуга географии перед наукой в целом. Но действие должно постигаться в единстве с противодействием, потому что такова природа вещей: и неорганический мир, и органический не могут в свою очередь не оказывать влияния на пространство. Стало быть, в отличие от ньютоновского пространства риттеровское пространство изменчиво, изменяемо; оно не раз навсегда данное, а эволюционирующее пространство.
Но если пространство изменяемо в принципе, то оно должно реагировать и на действия человека, изменяться в процессе взаимодействия человека с природой.
Именно так Риттер и ставил вопрос: «Пространства, времена, фигуры и формы, вещественное содержание пространств с его построениями и организациями на планете сами по себе всегда одни и те же по своей величине. Но в отношении к земному шару, понимаемому как жилище человеческого рода, они не остаются одними и теми же. Напротив, они действительно изменяют относительную свою величину с течением тысячелетий и даже столетий» (теперь уместно было бы добавить: «и десятилетий»). Абсолютность пространств, что понятно, определяется на данный момент сформировавшейся природой планеты, ее размерами и относительным равновесием геосфер. Изменчивость же пространств связана непосредственно с человеческой деятельностью: познанием сил природы и техническими изобретениями, а точнее, тем и другим вместе. Так, Риттер прямо писал, что открытие свойств муссонов уменьшило расстояние от Индии до Египта в два раза, но, очевидно, до изобретения паруса этого не произошло бы. Писал Риттер и о значении железнодорожного транспорта для равнинных и горных районов и т.п. Риттер: «Теперь моря уже не отделяют, как прежде, земли и части света; они, напротив, соединяют народы, они связуют их судьбы всего удобнее, даже всего вернее, с тех пор как мореплавание созрело до степени совершеннейшего искусства... Усовершенствование плавания по океанам изменило даже в самом деле взаимное расположение частей света, материков и всех островов по сравнению с прежними временами». Это, конечно, с точки зрения человека. Короче говоря, «хотя физическая природа и размеры остались те же, но элемент исторический при помощи новосозданных органов... научает народы двигаться с большей независимостью от естественных условий. Сила человека и народов все более и более овладевает этими условиями и видоизменяет их».
Совершенно ясно, что, рассуждая о сокращении пространств, Риттер имеет в виду сокращение времени, необходимое на их преодоление, то есть пространство и время проявляются у него в единстве, как пространство-время. Более того, человеческая деятельность как бы повышает интенсивность, плотность взаимодействия в системе пространство-время (аналогичное, но на ином качественном уровне влияние на земное пространство-время оказывают и живые организмы, см. выше). При несколько ином повороте, но сейчас вновь история географии вывела нас на проблему взаимовлияния пространства и времени. Полностью эту проблему сейчас не решить и потому ограничимся повторением ранее сказанного: если в системе пространство-время изменяется один сочлен, то должен измениться и второй. И безусловно следующее: поставленная Риттером проблема влияния человеческой деятельности на пространство, а пространства на человеческую деятельность заслуживает серьезнейшего внимания. География послегумбольдтовского периода, к сожалению, пошла по пути, который образно именуется «ракообразно пятиться вперед»: за достижение мысли стали выдаваться упрощенные архивные сюжеты. Пространство вновь стало почитаться чем-то и как-то заполненной пустотой, соответственно и география — старомодной дамой, описующей, чем и как заполнена пустота... И это — на фоне «новейших достижений» и т.п. Даже Л. С. Берг по сути все же запутался в «двух пространствах»: географическое — вроде захламленной кладовки, биологическое — нечто иное, не лишенное, как мы видели, активности. Но в XX веке уже определенно признавалось, что сущность движения заключается в непосредственном единстве пространства и времени, что скорость, количество движения, это — пространство в отношении к определенному протекшему времени.
Поиск по сайту
