Пространство относится к числу таких же основополагающих категорий человеческого миропонимания, как и время, материя, движение... В современной науке принято пространство и время рассматривать в единстве, как пространство-время, и по отношению к материальному миру, миру вещей, это совершенно справедливо: время и пространство проявляются там только во взаимосвязи (есть еще мир идеальных явлений — «вторая сторона бытия», но об этом природном феномене разговор пойдет позже).
Было бы просто замечательно, если бы человеческое сознание сразу же схватывало все целостно, сразу же обнаруживало взаимозависимости и проникало в сокровенные тайны явлений... К счастью или к сожалению, сказать трудно, но так не происходит: пространство и время оказались разделенными уже в самом начале формирования человеческого мышления. В истории нашей интерес к пространству проявился значительно раньше, чем интерес ко времени, и это легко объяснимо: все живое должно так или иначе соотносить себя пространственно с миром других вещей (иначе просто нельзя существовать), а время, «до» и «потом», живыми организмами индивидуально никак не фиксировалось, прямых реакций на время не возникало. Практически, повседневно важнее было ощущение пространства, чем времени, и, что тоже немаловажно, пространство легче поддавалось измерению, а обе эти категории вне измерительной шкалы теряли смысл. И глаз, и ухо не только воспринимают свет и звук, но и непрерывно непроизвольно определяют расстояние до их источника. Ориентировка на местности, узнавание местности («географическое» мышление), естественно, сопровождались количественными оценками («геометрическое» мышление).
В античной науке уже произошло разделение понятий о пространстве на отрасли, которые мы сегодня называем «география» и «геометрия». И тогда же возникли представления о пространстве «вообще» как отвлеченной категории,— это уже философский вариант. Пространство «вообще» в точных измерениях не нуждалось, но некоторое вещественное наполнение ему требовалось, и потому союз философии с географией оказался более тесным, чем с геометрией, или — может быть так точнее — более явным, ибо математика в той или иной степени необходима всякому знанию. Кстати, сам термин «география» («землеописание») был введен жившим в третьем веке до нашей эры александрийским ученым Эратосфеном, который одновременно был крупным математиком и философом.
Создатель геоцентрической системы мира (Земля в центре Вселенной) Клавдий Птолемей определял географию как линейное изображение всей ныне известной части Земли со всем тем, что на ней находится, причем география изображает известную нам землю единой и непрерывной, показывает ее природу и положение в виде самых общих очертаний, отмечая заливы, большие города, народы, реки и все остальное, наиболее достопримечательное. «Изображала» же все это география способом географических карт и способом географических описаний, оба приема сохранили свое значение по сей день.
Утверждать, что вся античная география сводилась только к описаниям различных стран или земель, было бы неверно. Не случайно мы называем античных ученых, особенно древнегреческих философов, стихийными диалектиками; диалектика — весь мир в движении и противоречиях, но и в гармонии тоже — действительно была их стихией. Вне этой стихии их понять нельзя, и нельзя понять, почему уже два с половиной тысячелетия они продолжают удивлять весь мир, нас с вами тоже, ибо мы даже приблизительно не можем объяснить, что вызвало к жизни эту удивительнейшую по яркости и мудрости цивилизацию — Древняя Греция. Можно подступиться к истокам древнеегипетского знания — режим Нила-кормильца требовал и наблюдательности, и дара прогнозирования. Но греки-то жили на маленьких полуостровах и островах в субтропическом климате, и теплое море всегда было к их услугам... Ничего с тех пор не изменилось в географическом положении страны, но разве сравнима современная Греция с Древней Грецией?
Стихийная древнегреческая диалектика видела мир изменяющимся не только в пространстве, но и во времени. Связано это, в частности, с распространенными тогда учениями о превращениях первичных элементов, то есть таких, которые образуют основу (суть) всего. Фалес Милетский, например, полагал, что в основе всего — вода — и ее превращениями объясняется многообразие мира. Анаксимен такую же роль отводил воздуху, Ксенофан — земле, Гераклит — огню, а Эмпедокл-считал «корнями» всего сущего землю, воду, воздух и огонь, он был, так сказать, энциклопедичнее, многостороннее остальных... Но для нас важно, что любая из этих гипотез предполагает протяженность события не только в пространстве (всему нужно место), но и протяженность во времени; столь сложные процессы не могут не иметь длительности как обязательного своего проявления. В таком смысле древнегреческие философы восстановили в теории нарушенное практически единство пространства и времени.
Могла ли в этот период география сколько-нибудь значительно влиять на миропонимание тех же греков?.. Несмотря на искреннюю преданность своей науке, я должен ответить на этот вопрос отрицательно, — истина, как говорится, дороже. А вот обратное влияние, несомненно, было. Более того, по-новому может быть даже поставлен вопрос о происхождении географии и времени ее возникновения. Историки науки обычно пытаются датировать начало географии появлением первого описания ойкумены или первой карты... Но мы знаем, что современная география занимается изучением взаимодействия земли, воды, воздуха, солнечного тепла, жизни, то есть тех «стихий», которые лежали в основе раннеантичной философии. Она, эта натурфилософия, вырастала на реальном географическом базисе, она методологически была географична. Поэтому и есть основания утверждать, что география создана не автором первого землеописания или первой карты, а всей античной натурфилософией, всей античной наукой. Это было как бы взаимопорождение, невозможное без взаимовлияния, взаимодействия... Есть и более конкретные примеры воздействия натурфилософии на географическое мышление. Скажем, Геродот занимался проблемой происхождения нижнего Египта, страны плодородной и густонаселенной. Он пришел к выводу — правильному выводу!, что Нижний Египет — это бывший морской залив, заполненный отложениями Нила. Античные географы писали о колебаниях уровня моря и поднятиях островов, именно этими процессами объясняя находки ископаемых морских раковин в горах, знали о зависимости фаз Луны и высоты приливов, иначе говоря, подмечали и пространственно-временные взаимосвязи в окружающем мире. Но, повторяю, суть географии все же заключалась в пространственном описании стран и земель.
И именно эта «описательная суть» позволила географии сыграть совершенно исключительную роль в становлении и утверждении средневековой метафизической философии, т. е. философии прямо противоположной диалектике, отрицающей прежде всего развитие явлений природы во времени.
В «Диалектике природы» Ф. Энгельс следующим образом отозвался об этой эпохе: «Но что особенно характеризует рассматриваемый период, так это — выработка своеобразного общего мировоззрения, центром которого является представление об абсолютной неизменяемости природы... Теперешние «пять частей света» существовали всегда, имели всегда те же самые горы, долины и реки, тот же климат, ту же флору и фауну... Виды растений и животных были установлены раз навсегда при своем возникновении... В противоположность истории человечества, развивающейся во времени, истории природы приписывалось только развертывание в пространстве» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 248—349). Я умышленно воспользовался высоким авторитетом Ф. Энгельса, чтобы поставить вопрос, который философы сами себе по каким-то причинам не задают. Вот он: в какой науке наиболее полно воплощается главный метафизический принцип — развертывание природы в пространстве?
Ответ может быть только один — в географии, и ответ этот подсказывают перечисленные Энгельсом природные объекты, которые всегда входили в сферу интересов географов.
Более того, я возьму на себя смелость утверждать, что именно географии обязана средневековая философия своим основным методологическим принципом, ибо географические исследования в тот период играли едва ли не важнейшую роль в общем процессе познания (еще продолжалось первоначальное ознакомление с природой земного шара). Природа «развертывалась в пространстве» не только перед глазами путешественников и мореплавателей, но и перед всем остальным человечеством, узнававшим о результатах путешествий, — перед философами тоже.
И путешествия эпохи Великих географических открытий, и знаменитые плавания XVII—XVIII столетий бесконечно раздвинули пространственные горизонты человечества и, казалось бы, все больше и больше подтверждали основной метафизический принцип. Обстоятельство это нашло свое отражение и в системах наук того времени, и в определении географии. Вернемся поэтому к петербургскому географу-академику Иммануилу Канту.
В лекциях по физической географии, которые Кант начал читать в 1757 году, он высказал мысль, что знания человека могут быть как бы разделены на две группы: на знания, соответствующие общим понятиям, и знания, соответствующие конкретному месту или времени. Первую группу знаний он называл логической, вторую — физической. Различные системы природы (например, систематика растений и животных) относятся к первой группе, а географические описания — ко второй. Развивая эту мысль, Кант писал, что и историю, и географию можно одинаково назвать описанием, но с тем различием, что история, есть описание в отношении времени, а география — в отношении пространства (время так же заполнено событиями, как пространство — предметами).
Подобное разграничение истории и географии соответствовало состоянию науки того времени. Но вот еще какой любопытный вопрос возникает — своеобразный вопрос-перевертыш, ибо он несколько искусственно обращен в прошлое. Современная философия, современная наука, что коротко отмечалось выше, уже как постулат принимают единство пространства-времени. Отсюда и вопрос-перевертыш: если наука (исследователь) постигает одну сторону единства, то не приближается ли тем самым наука (исследователь) к постижению родственной грани бытия?.. Умышленно заземлю перевертыша: не означает ли все это, что географическое постижение пространства исподволь подготавливало науку (вообще науку) к постижению времени, не означает ли это, что география костями и мыслями своими создавала чернозем, на котором вскоре произросли не сорняки, но гениальные побеги эволюции?
Означает. Аркан летит и в пространстве, и во времени, и замечено было вскоре, что время и пространство не только можно, но и должно стреножить, а потом и запрячь в общую колесницу миропонимания.
Поиск по сайту
