О случайном, мутационном появлении человека на Земле пишут до сих пор: очень уж резким кажется переход от рассудочной деятельности животных к человеческому мышлению. Переход действительно резок, а причины его... Даже такой крупный ученый, как Альфред Уоллес, соратник Дарвина по созданию эволюционного учения, допускал божественное вмешательство. Современные ученые так прямо не пишут, но все равно ищут причину появления человека вне эволюции биосферы, за ее пространственными пределами. После открытия останков древнейших предлюдей в Юго-Восточной Африке получила некоторое распространение ураново-радиационная гипотеза возникновения человека: причиной мутации предлагается считать излучения урановых руд, месторождения которых находятся в относительной близости к предполагаемым очагам возникновения человека. Отрицать влияние урановой радиации на человеческий организм было бы нелепо, — вот хотя бы такой пример: до того, как я попал в Катангу, мне встретились всего лишь два африканца-альбиноса с розовато-серой кожей и желтой шевелюрой, а в Катанге — не менее десяти (точности счета я не вел, но характерен сам порядок величин). Что же касается мозга... Если однажды произошло под влиянием радиации превращение обезьяньего мозга в человеческий, то следовало бы ожидать и дальнейших превращений, массового появления супергениальных голов в Южной Африке, но подобное либо тщательно скрывается, либо просто не имеет места.
Мне лично кажется более разумным не упускать из виду цефализацию, ее чуть ли не миллиарднолетнее сопутствие эволюции живого — эволюции и физической, и, конечно же, психической, хотя эти эволюционные грани подчас оказывались в непримиримом противоречии (победа крохотных млекопитающих, например, над гигантскими пресмыкающимися). И в палеоархеологии, в палеоантропологии явно недооценивается тот факт, что формирующиеся люди — это эволюционный финал процесса психогенеза на основе цефализации. Пресмыкающиеся уступили эволюционный плацдарм млекопитающим не потому, что были слабее, а потому, что были «глупее» опять-таки в эволюционном смысле. С возникновением млекопитающих эволюционное острие процесса цефализации пришлось на них, затем еще более ярко проявилось в малочисленной группе человекообразных существ (гоминиды), а последняя мощная вспышка цефализации — это мозг формирующихся людей... Еще некоторое время (несколько сотен тысячелетий!) цефализация продолжалась, но все определеннее она уступала место ноотехнизации, эволюционно пришедшей ей на смену.
Расшифровка термина «ноотехнизации» несложна: в переводе с греческого «ноос» (или нус в другом варианте), что уже всем известно, означает «разум», а вот «техника» не так прямолинейно вошла в наше сознание. В обычном смысле техника в понимании современного человека отождествляется с орудиями труда, машинами и т. п. В этом нет ошибки, но «техника» — более всеобъемлющее и более глубинное понятие (термин должно переводить как искусство, как мастерство). Именно в таком варианте оно и сочленяется с ноосом: разум + мастерство, — мастерство в использовании разума, что выражалось прежде всего в искусстве создания «второй природы», той самой техники, без которой человеческое существование уже невозможно. Процесс был двуедин: разум и техника действовали как стимулирующие друг друга явления в едином процессе ноотехнизации: разум без техники — техника без разума, — это вне реального мира. Цефализация и ноотехнизации действительно связаны между собой эволюционно, и все же разница между ними принципиальная: цефализация — биологический процесс развития жизни, ее психологического усовершенствования, ноотехнизации — процесс социальный, это вообще первое проявление социальности в бытии планеты Земля... Быть может, глубинная суть социальности ярче всего проясняется таким примером. Формула Франклина, определяющая человека как животное, делающее орудия, конечно же, хороша, и все же она нуждается в очень серьезном уточнении, в ответе на вопрос: «для кого?». Если для себя — то это и шимпанзе, и вьюрок с Галапагосских островов, добывающий букашек шипом кактуса. А социальное — это когда не только для себя, но и для других, — в нашем варианте — изготовление орудий труда не только для себя, но и для других: именно это и есть первейший признак социальности, фиксирующий рубеж между биологическим и общественным существованием.