Оба термина, вынесенные в заголовок, по сути, синонимы. Но с термином «ноосфера» в последние годы случился столь колоссальный понятийный разброс (от мысли, рождающей бога, до загрязненной реки и всей охваченной знанием Вселенной), что пользоваться им без специальных долгих разъяснений стало практически невозможно, и в рамках этого сайта мы будем использовать более предпочтительный термин «интеллектосфера». Тем более что и в историческом плане первенство за ним: в научной литературе термин «интеллектосфера» появился в 1845 году, а термин «ноосфера» — в 1927-м. Автор первого термина, напоминаю, географ А. Гумбольдт, автор второго — математик и философ идеалистического направления Э. Леруа, а также французский ученый и философ Тейяр де Шарден.
География никогда не была ареной столь острой идеологической борьбы, как биология, имевшая дело с жизнью во всех ее сложнейших, явных и особенно неявных, проявлениях: тело, душа, что сначала, что потом, и вообще откуда все это...
И все же в своем варианте проблему «тела и души» географии решать пришлось, и она с честью преодолела этот непростой для любой науки (вспомним хотя бы физику) гносеологический барьер.
Гумбольдт и Риттер не были, что называется, закадычными друзьями, но были добрыми знакомыми, придерживаясь в научных публикациях неизменно хвалебных слов друг о друге, — Риттер, пожалуй, превосходил Гумбольдта искренностью, а Гумбольдт Риттера — дипломатичностью... В географическом же варианте спора о «теле» и «душе» — а на мостике, где не разойтись, встретились Гумбольдт и Риттер — они явно поменялись ролями, и в словах Гумбольдта обозначилась жесткая складка: «Если бы даже ставили природу в противоположность духовному миру (как будто духовное не заключено также в целом природы) или противопоставили бы ее искусству, принимая последнее в высшем смысле, как идею духовной, производительной силы человечества; то и тогда эти противоположности не привели бы к такому отделению физического от духовного, в котором физика мира унизилась бы до одного простого накопления эмпирически собранных подробностей. Только там начинается наука, где дух возвращается к материи, где делается попытка массу опытов подчинить разумному познанию; наука есть дух, обращенный к природе («приложенный» к природе)...». И далее идут гумбольдтовские слова о единстве духовного мира человека с миром, его окружающим.
В диалектико-материалистическом плане основной вопрос философии был поставлен, обоснован и ретроспективно обращен на всю предшествующую мысль человечества Ф. Энгельсом в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», написанной в 1886 году. С трактовкой этого вопроса и по учебным программам, и по обширной литературе и строго философского, и популярного жанра у нас в стране в общих чертах знакомы все образованные люди. Гумбольдт работал в атмосфере господства идеалистического миропонимания, утверждавшего примат идеального над материальным, и современниками его были такие великие исповедующие идеализм умы, как Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Шопенгауэр, — их наследие по сей день изучается философами-материалистами, несмотря на исходную противоположность в подходе к миропониманию всего сущего... Французские материалисты были серьезной опорой Гумбольдту в утверждении его строгого материалистического взгляда на мир, но и твердость души в этом варианте требовалась.
Но почему же все-таки географу Гумбольдту пришлось взять и сказать о недопустимости противоположения материи и духа? — Я постараюсь сейчас быть конкретным, хотя одно пояснительное замечание все же необходимо. Дело в том, что в середине позапрошлого столетия такие понятия, как «дух», «духовный мир», «душа», сохраняли некий религиозный, нередко мистический «душок» и утрачивали естественноисторический смысл. Материалисты, склонные к метафизическому (механистическому) пониманию природы, также избегали подобных выражений. Но диалектически мыслящие люди — и Маркс, и Энгельс, и Чернышевский, и Гумбольдт (вспомним и строки из «Философских тетрадей» В. И. Ленина), заведомо отводя все религиозно-мистическое, широко и непринужденно пользовались этими словами именно как символами реальных явлений человеческого бытия, порожденных, как замечательно сказано у Гумбольдта, «духовной производительной силой человечества». Эта «сила» — прежде всего искусство и наука, и никакой мистики нет в том, что Пушкин в образе своем живет среди нас, что нам встречаются в реальной жизни донкихоты и собакевичи, а уже пресловутое ньютоновское яблоко привычно напоминает о себе шишками или синяками чаще, чем нам хотелось бы... Этот запечатленный в сознании человечества мир образов и мыслей — мир совершенно реальный, не имеющий ничего с божественным или с мистикой схожего.
Таким он и был для Гумбольдта.
Но совсем иным он был для Риттера...
Поиск по сайту
