Гумбольдт, имея в виду свой «Космос», не без некоторой лукавости утверждал, что видел свою задачу лишь в том, чтобы расширить землеописание до мироописания, иначе говоря, расширить географию до космографии. Будь это на самом деле так, «Космос» его давно бы утратил всякое научное значение, но этого, к счастью, не произошло, — Гумбольдт использовал в этом своем сочинении редкий по красоте методологический прием, который едва ли когда-нибудь устареет.
Во времена Гумбольдта, да и позже тоже, существовало собственно три основных взгляда на Вселенную, о которых он пишет в третьем томе «Космоса».
Согласно первому Вселенная пространственно ограничена, замкнута в самой себе, — этого взгляда придерживался Клаузиус (потому и возможна «тепловая смерть» Вселенной), а из географов — соратник Дарвина по созданию теории естественного отбора Альфред Уоллес, автор монографии «Место человека во Вселенной», многие годы путешествовавший по Южной Америке и южноазиатским архипелагам. Основные труды этих ученых пришлись уже фактически на послегумбольдтовское время, но Гумбольдт отрицал самою идею конечной Вселенной.
В наше время весьма модна гипотеза «расширяющейся Вселенной», начинающейся из одной «точки», так называемого «первичного адрона» или «Одной Сверхтяжелой Элементарной Частички» (сокращенно ОСЭЧка). Гипотезу эту обычно считают наисовременнейшей, но на самом деле ей 1500 лет. Ее придумал позднеантичный философ неоплатоник Прокл, живший в пятом веке нашей эры, а в красивую сказку превратил английский епископ Роберт Гроссетест, возглавлявший в XIII веке Оксфордский университет. Гроссетест предположил, что Вселенная возникла не просто из точки, а из точки света, и потому мир не мрачен, а светел (и это еще глухое средневековье!). Свет, кстати говоря, признавался Гроссетестом материальной субстанцией, которая, превращаясь и перерождаясь, сотворяет остальной мир, имеющий многосферичное строение.
Красивую сказку Прокла — Гроссетеста эмпирик Гумбольдт тоже не принял.
Вселенная же самого Гумбольдта (в чем он вовсе не был одинок) образована мировыми островами, к «одному из коих мы и принадлежим»; острова настолько удалены друг от друга и от земного наблюдателя, что даже в далеком будущем ни один телескоп не достигнет «противоположного берега» Вселенной, хотя будут открываться все новые и новые острова, — это расширяющаяся, но не физически, а в процессе познания Вселенная. И Вселенная эта, по Гумбольдту, все же может быть понята как нечто целостное. В этом смысле Гумбольдт категоричен: «История физического миросозерцания есть история познания целостности природы, есть изображение стремления человечества понять совокупное действие сил в земных и небесных пространствах...»1. Итак, космос должен быть понят как нечто целостное, но не просто целостное, а развивающееся целостное (очевидно, концепцию Гумбольдта можно назвать «целостно-эволюционной» концепцией).
Любая космогоническая гипотеза Нового времени (и у Лейбница, и у Бюффона, и у Канта, и у Лапласа), конечно же, допускала превращения веществ, например, образование из туманностей звезд, планет и т. п. Гумбольдт тоже так смотрел на космос, но... Все авторы космогонии проводили в своих гипотезах вертикально-исторический анализ космоса (сначала туманность, потом — звезда и т. п.) Гумбольдт же воспользовался для эволюционного анализа космоса пространственно-географическим методом, не алгеброй, а географией поверял он в данном варианте космос. Космос у Гумбольдта подвергнут как бы сиюминутному срезу, причем это именно сегодняшний космос, подвергнутый эволюционной раскладке. И эта пространственно-эволюционная раскладка обнажила разное эволюционное состояние космических объектов — туманностей, звездных скоплений, звезд,, планет, а также жизни на одной конкретной планете. Несколько иначе говоря, Гумбольдту не было нужды мысленно плутать в бесконечном историческом далеке, он видел эволюцию всю сразу, как бы положенную на карту, подобно материкам и океанам, — космос превращался таким образом в наглядную эволюционно-пространственную модель.
К тому времени, когда Гумбольдт вплотную приступил к работе над «Космосом», в естествознании уже достаточно основательно был разработан так называемый «принцип актуализма» — немалая заслуга в этом принадлежала английскому натуралисту Чарлзу Лайелю. Согласно этому принципу, современные природные процессы существенно ничем не отличаются от процессов иных геологических эпох (хотя некоторые вариации допустимы), и потому по аналогии возможна интерпретация древних процессов на основе изучения современных... Принцип актуализма играл и играет важную роль в естествознании, но эволюционно-пространственный метод Гумбольдта все же представляется и более глубоким, и более объемным. Эволюционно-пространственное «распластование» космоса совершенно четко свидетельствует, например, что высокие эволюционные ряды (начиная с планет, скажем) далеко не всегда можно спроецировать на более низкие (ту же туманность), — в методологическом отношении получается что-то вроде «актуализма наоборот». В то же время метод эволюционно-пространственного распластования может быть обращен и в глубь космоса, в его историю; в этом случае принцип актуализма сохраняет свое значение, ибо скорее всего сходные процессы всегда приводили к сгущению туманностей и т. п. В целом же прием Гумбольдта — несомненная его заслуга перед естествознанием, и прежде всего философией естествознания: факты могут уточняться и даже заменяться, а принцип этот, судя по всему, надолго.
Вообще, представители наук о Земле нередко выступали как чрезвычайно смелые эволюционисты. Вернадский, например, вполне серьезно рассуждал о соотнесении жизни с мировой эволюцией: «Жизнь не является случайным явлением в мировой эволюции, но тесно с ней связанным следствием» (Вернадский В. И. Живое вещество. М., 1978, с. 43). Поскольку следствие не может предшествовать причине, то «мировая эволюция» прошла и сквозь дожизненный этап, который закончился... Вальпургиевой ночью, великим шабашем ведьм, иначе говоря, — так, во всяком случае, получается по В. И. Вернадскому. Я помню, что писал выше нечто противоположное, хотя имел в виду замысловатую Катангу, но давайте послушаем самого Вернадского: «Эволюция космических миров связывается с эволюцией химических атомов как химических элементов, строящих организм, получающееся в результате этого процесса рассматривается как подготовка жизни. Ярко выразил эту мысль на съезде Британской ассоциации осенью 1920 года Эддингтон: «В звездах материя претерпевает первоначальное брожение для изготовления большего разнообразия элементов, которое необходимо для мира жизни». Ту же мысль о значении космического процесса для будущих явлений жизни — в другой форме — провозглашают и другие» — так заканчивает эмпирик Вернадский свой пассаж, явно принимая котловарение жизни в звездах.
Александр Гумбольдт, студенческую практику проходивший на плато Гарц, — именно там, согласно легенде, находится гора Броккен, на которой ведьмы в Вальпургиеву ночь занимаются подозрительным котловарством, — оказался несколько строже своего в историческом смысле последователя, строже Вернадского.
Поиск по сайту
